Витебское Дело Фильм 1 Преступление

Документальный фильм «Высшая мера», который снял для телеканала «Белсат» режиссер-документалист Сергей Исаков в сотрудничестве с волонтером Белорусского Хельсинкского Комитета Юлией Хлащенковой, стал лауреатом “Журналистской премии Восточного партнерства”. Конкурс второй год подряд организует польский фонд “Репортеры для репортеров” и Министерство иностранных дел Польши. В конкурсе участвовали 325 работ, подготовленных 142 авторами из государств «Восточного партнерства» - Беларуси, Украины, Молдовы, Грузии, Армении и Азербайджана. Жюри выбрало в финале 12 работ одиннадцати авторов, награждены три лучшие работы, среди которых фильм «Высшая мера».

Discovery Преступления, которые потрясли мир:(1 фильм). Витебское дело маньяка Михасевича. Как сажали невинных (фильм так и не вышел.

«Белорусский партизан» записал некоторые мысли соавтора фильма Юлии Хлащенковой. Этот фильм объединяет несколько страшных историй. Одна история – Коновалова и Ковалева, другая – ретроспектива в «витебское дело» (дело маньяка Михасевича), отдельная история – зверское убийство в Большой Мощанице, это такая деревенька на Могилевщине.

У нас не было задачи снять отдельное кино о Коновалове и Ковалеве - на «Белсате» есть другой фильм, «Страх у краіне спакою”. Мы просто снимали кино о смертной казни, когда случился приговор этим мальчикам, и уже нельзя было пройти мимо. Более того, все мы понимаем, что невозможно расставить все точки над “і” в этом деле, потому что доступ к информации существенно ограничен. Судья, вынесший ошибочный смертный приговор: “Иногда такая встряска, наверное, даже и необходима” - Если вернуться к “витебскому делу” – что всем нам, по большому счету, известно? В 80-ые у маньяка Михасевича было 15 официально установленных жертв. И есть человек, которого успели расстрелять за преступления Михасевича, - Тереня. Большинство из нас не воспринимают это дело как современное — это же когда было!

Но мало кто знает, что у Терени до сих пор жива мама. Эта женщина живет одна. Мало кто знает, что следователь, который подвел Тереню под “вышку”, сфабриковав доказательства, покончил жизнь самоубийством. Но жив судья, который вынес этот смертный приговор. В начале 90-ых, на волне перестройки, неразберихи Виктор Дашук снял очень точный фильм “Витебское дело”. Правда, этот фильм так и не вышел в официальный прокат.

Так что, если вы захотите его посмотреть, вы его нигде не найдете: ни в официальных медиатеках, ни в интернете. Я не могу сказать вам, откуда у нас есть эти материалы, но некоторые фрагменты фильма Дашука вошли в «Высшую меру». У Михасевича - 15 трупов с одним почерком, но всех известных жертв маньяка не объединяли в одно дело, каждый эпизод расследовался отдельно. Там есть просто потрясающая история Олега Адамова: 26-летний скромный парень, водитель из Витебска. Свидетели говорят, что его видели недалеко от места преступления. Его берут в оборот: угрозы, избиения, психушка. Он не признавался, крепкий паренек оказался.

Признался только тогда, когда следователи показали заключение судмедэкспертизы, согласно которому на трупе были обнаружены следы его спермы. Мы читали воспоминания Адамова: в тот момент он решил, что сошел с ума. Он ведь помнит, что не совершал преступления, но ему дают заключение судмедэкспертизы. Единственное рациональное объяснение – он сошел с ума Он признался – и ему дали 15 лет. И что же оказалось потом?

Оказалось, что следователь Сорока и его помощники просто подделали печать судмедэкспертизы! Сороку судили в Риге, не в Витебске. В фильме Дашука есть запись следственного эксперимента во время суда: подсудимые показывают, как подделывали печать. Брали клейкую бумагу, похожую на скотч, туда наносили оттиск, и переводили как переводную картинку. Отработанная технология.

И все это настолько обыденно! У него спрашивают в суде: а кто подделывал? - «Не помню, может, я, может, мой помощник» То есть для них это не было событием, не было чем –то необычным. Сороке дали 4 года. Мы очень хотели для нашего фильма поговорить с судьей.

Потому что большинство статей, предусматривающих смертную казнь, устанавливают достаточно широкую вилку наказания. Это решение судьи - какую меру наказания применить. Мы хотели понять, чем они руководствуются, как проходит процесс принятия решений. Было очевидно, что с нами не станут общаться действующие судьи, поэтому мы искали среди тех судей, кто вышел в отставку совсем недавно. С одной стороны, они владеют самой последней информацией и все еще, возможно, на подсознательном уровне чувствуют себя членами корпорации. Но при этом, наверное, уже готовы говорить.

Мы искали достаточно долго, но с нами никто не согласился говорить. Так что мы использовали фрагмент фильма Дашука. Дашук спрашивает у судьи, вынесшего смертный приговор Терене: почему судья не верит подсудимому, который рассказывает о признании под пытками? Судья объясняет, что плотно сотрудничает с милицейской системой. И тут наступает момент, когда судья — пробую цитировать дальше - «должен решить: или –?

Становится сложно. И обычно мнение у судьи складывается не в пользу подсудимого». Уже тогда было известно, что Тереня не виноват, матери Терени точно так же, как и сегодня, не отдали тело, не показали могилу Дашук спрашивает у судьи: а вас наказали за несправедливый приговор? Судья, весь прилизанный, напомаженный, отвечает: конечно, меня наказали, меня исключили из партии, лишили персональной пенсии! Наступает пауза, после которой он произносит: “Иногда такая встряска, наверное, даже и необходима” «Главное - чтобы милиция нас не трогала» Истории смертных приговоров - это очень-очень часто истории, где главное доказательство — признание. И очень часто признаются и потом осуждаются совсем молодые люди: Ковалеву, Коновалову – 25, Адамову — 26, Терене — меньше 30, Бурдыко и Гришковец, расстрелянные в 2011 году,- им тоже до 30.

Мальчикам, которых обвиняли по делу в Большой Мощанице, — по 18-20 лет было. Рядышком с Большой Мощаницей – Белыничи. Неблагополучная семья продает квартиру в Белыничах, покупает дом в Большой Мощанице.

На разницу они в тот же вечер начинают “праздновать” переезд. На следующий день их находят мертвыми. Всю семью – пять трупов, в том числе и маленькие дети Происходит то, что сопровождает громкие процессы: президент берет дело на личный контроль. Ковалева и Коновалова нашли через 40 часов после взрыва в метро, ребят в Большой Мощанице взяли тоже в течение нескольких суток.

Одного из них взяли, потому что в доме нашли отпечатки его пальцев. Правда, он был соседом убитых — двор во двор, и говорит, что накануне, как принято в любой деревне, пришел с новыми соседями знакомиться. Но там, как у Достоевского, «а вы и убили, батенька, потому что больше некому». Ребят этих местных объявили бандой, процесс - закрыли, для одних просили – смертную казнь, для других – пожизненное заключение. Ребята из Большой Мощаницы рассказывали, как их в милиции били. Один из них, Николай Ракутин, рассказывает, что в милиции брали толстенные папки и били по ушам; боюсь перепутать термины, но это, кажется, называется «компрессионный удар»: чертовски больно, последствия непредсказуемы.

А какие могут быть следы от таких побоев? Ракутин рассказывал, что милиционеры избивают его, а другие сотрудники входят и выходят из кабинета, словно ничего не происходит. Еще один момент в фильм не вошел, но он меня поразил.

Был случай, когда приезжал кто-то из местной администрации и тоже его бил: признавайся, сволочь! Очень заинтересованные руководители района Все эти мальчики признались. А как тут не признаться: когда ты жизни еще не видел в свои 18-20 лет, когда ты просто маленький человек перед большой государственной машиной?! Обвиняемым очень сильно повезло с адвокатами.

Адвокаты просто вцепились в своих подзащитных, и не дали повесить на них это дело. В итоге – их оправдали по этому преступлению.

Но это действительно большой фарт. Мальчиков выпустили.

Когда с ними разговариваешь – все они говорят одно и то же. Все они молились, хотя никто из них религиозностью не выделялся до тех пор, все верят, что им Бог помог. Один из них уже женат, у него маленькая дочка, второй не женат, и говорит, что счастье для него – найти любимую девушку, жениться и просто жить. Мы записывали их отдельно друг от друга, даже в разные дни, и оба говорят, что главное в их жизни сейчас, чтобы милиция не трогала! Убийцы семьи из Большой Мощаницы до сих пор не найдены. И я так поняла, что этих ребят периодически настигают вопросами: может, признаешься, наконец?

Смертная казнь – это проблема не трех смертей в год. Это срез нашего общества - Смертная казнь – это очень больной вопрос для белорусского общества.

Потому что на самом деле это проблема не о том, что каждый год в стране появляются два-три смертника. Смертная казнь – это наше общество в миниатюре, причем на всех-всех уровнях.

Вот говорят же, пока гром не грянет - мужик не перекрестится. Начинаешь разговаривать с родственниками приговоренных, спрашиваешь: знали вы, что существует смертная казнь до того, как приговорили вашего ребенка?

Нет, никто не знал. Как вы голосовали на референдуме 96-го года?

Ой, я не вспомню, но, кажется, что “за”. Всякий раз люди думают, что смертная казнь – это нечто далекое, что их никогда не коснется. Это всегда не про них. В 2010 году мы проводили исследования на минских юрфаках, получились абсолютно потрясающие цифры: 30% студентов сказали, что не имеют информации, как в Беларуси проходит смертная казнь.

Понимаете - это юрфаки, будущее профессиональное сообщество, но им это неинтересно, это не про них! Другой момент - “надежда умирает последней, но я бы убил её первой”. Когда начинаешь разговаривать с семьями приговоренных, когда рассказываешь, что президент за всю историю помиловал только одного человека, они все надеются, что их ребенок (родственник) станет вторым помилованным. И все бояться что-то делать - можно навредить.

Мы, как правило, предлагаем одну стратегию, даже обращения в КПЧ, - стараться не критиковать, а, в первую очередь, взывать к правовому сознанию, цивилизованности, гуманности, состраданию и прочим добрым человеческим чувствам. Но в большинстве случаев, у людей некое иррациональное ощущение, что это может все испортить. Невообразимый парадокс: с одной стороны, вера в доброго царя, с другой - животный страх, боязнь лишний раз вздохнуть.

Конечно, на этом фоне мамы Влада Ковалева и Андрея Жука, которые бились до последнего за своих сыновей, вызывают восхищение, но это отдельные кейсы, то самое исключение из правил, которое только подтверждает правило. Третья важная сторона – чиновники, которые каждый день принимают решения, жизненно важные для нашей страны. Практически нет ни одного белорусского чиновника, который бы сказал: я “за” смертную казнь – и при этом аргументировал свою позицию. Они все виляют: это не мы, это народ! И, заметьте, эту матрицу можно примерить на любую ситуацию - а это элита, которая должна вести нацию вперед. Идет постоянное замалчивание каких-то фактов.

Есть патерн “так решил народ” - но никто не говорит, что вопрос о смертной казни никогда не решался на референдуме ни в одной стране: слишком это эмоциональное решение. Власти не говорят, что в 96-м году на референдуме люди выбирали между смертной казнью и максимальным заключением в 15 лет, не было тогда пожизненного заключения - а это, согласитесь, две большие разницы. Никто не говорит, что есть решение Конституционного суда, что референдум в части вопроса о смертной казни носил рекомендательный характер. И вот смотрите, в какой безнадежный замкнутый круг мы попадаем. Действительно, отмена смертной казни - это всегда политическая воля.

Ни в одной стране мира смертная казнь не отменялась волей народа, потому что люди в массе своей склонны к простым решениям «землю - крестьянам, заводы -рабочим», голосовать за того, кто пусть и не говорит, каким образом, но зато громко обещает победить коррупцию и т. Понимаете, казнить моральных уродов —из той же самой оперы.

Если людям говорят, что вот этот человек совершил какое-то очень страшное преступление, то мало кто начинает думать: а он ли это на самом деле, а если он, то что привело к такому преступлению? А если мы его казним, то что изменится вокруг нас? Гораздо легче казнить, чем задумываться; еще можно, как в средневековье, эту казнь посмаковать - не на центральной площади, так в эфире национальных телеканалов. Так что это действительно вопрос политической воли. Но тут ее реально никто не стремится демонстрировать.

И потому, что они такие. И потому, что по-хорошему от людей такого запроса нет. Понадобилось, чтобы в стране случились Ковалев и Коновалов, чтобы появился некий паритет между сторонниками-противниками казни. Но при этом все мы очень быстро успокоились – никаких стотысячных демонстраций.

Словно у нас не случилось национальной трагедии, словно над обществом не навис груз ответственности за произошедшее. Жизнь-то дальше идет.